В одно мгновение меняешься до неузнаваемости... Я даже на секунду опускаю руку, почти шокированно смотря.
Лицо.
Движения.
Действия.
Дыхание.
Зажмуриваюсь на секунду, когда мягкие губы касаются запястья, я не верю этому прикосновению, я не хочу ему верить.
Поцелуй горчит настолько, что мне приходится оторвать от себя твои руки, крепко держа их за запястья. Смотрю пару секунд в глаза, ловя совершенно пустой взгляд, и внутри что-то обрывается.
Кукла.
Вот что он из тебя сделал.
Боль - как пусковой механизм для включения этой функции...
Как жаль.
- Думаешь - любишь его? - вкрадчиво, слегка встряхнув, дернув к себе за запястья. - Ты любишь боль, Скорпиус, а не его.
Не отшвыриваю, нет. Всего лишь толкаю к парте, отпуская, далеко не убежит, зато слушать начнет. Жду, пока прояснится взгляд. Говорю медленно и спокойно, тоном с отметкой −273,15 градуса по Цельсию.
- Я предполагал, что ты склонен к самообману, но не до такой степени... - медленно хожу вдоль парты на расстоянии от нее нескольких шагов, следя взглядом за Малфоем. - Теперь я вижу, что твое тело привыкло к боли, оно полюбило ее, она - наркотик для тебя. И так получилось, что Армстронг научится дарить ее особенно искусно.
Усмешка, заклинание почти неслышно слетает с губ, невидимый кнут и вовсе исчезает, палочка обратно отправляется в нагрудный карман, который я легко застегиваю. Останавливаюсь, поворачиваясь к Скорпиусу всем корпусом.
- Это не любовь, Скорп, это адская смесь удовольствия от боли и привязанности к тем рукам, что это удовольствие дают. Посмотри на себя... - взглядом поднимаюсь от стоп до глаз, медленно осматривая каждую часть тела. - Твое тело сломалось от пары ударов, превратившись в мягкий пластилин для моих рук. При желании я мог бы этим воспользоваться, но... мне этого не нужно. Через пару таких встреч ты бы привык к моим рукам и начал бы врать себе, что и их любишь, а любил бы ты всего лишь разницу в боли, которая исходит из моих рук и из рук Армстронга.
Вздыхаю. Посмеется, это совершенно точно, либо не станет слушать.
Годрик, Скорп, неужели ты не видишь, как с тобой играют?
Неужели ты не понимаешь, как это весело для него - смотреть, как кто-то бьется в судорогах от боли, выпрашивая ее?..
Я не хочу верить.
- И ещё - ты думаешь, что ты у него один? - вскидываю брови, засовывая руки в карманы и выжидающе смотря. - Мерлин с тобой, мальчик, у него таких с десяток... Думаю, он с несколькими одновременно развлекается, и ты правда думаешь, что будешь его любить, несмотря не на что? Сколько геройства в этом, сколько благородного самопожертвования, - горько усмехаюсь, приглаживая волосы. - Да если бы это была любовь, ты бы его не отпускал неизвестно куда, мы сейчас с тобой тут беседуем, а он бьет и целует какую-нибудь девицу, наслаждаясь ее криками и тем, как она просит ещё. Не веришь? Потому что тебе все равно, вся твоя любовь - это мазохизм, привычка тела, адреналин, обманывающий разум и заставляющий думать, что любишь.
Замолкаю, чуть повернувшись и смотря в окно. Жаль его, на самом деле жаль, но с другой стороны - что же тогда чувствую я? Праздное желание быть первым во всем? Отметается, я и так встречаюсь с самой красивой девушкой школы. Желание насолить Армстронгу? Мерлин, есть сотня других способ сделать ему побольнее, да мне оно и не нужно. Неожиданный всплеск гармонов? Я их контролирую. Животное желание обладать? Я пару секунд назад выпустил его, хотя могу сделать все, что захочу. Дело принципа? Глупости, принципы для дураков.
Годрик, неужели я влюблен. Быть не может.
Я никогда в это не поверю.
Нужно нучить врать свои глаза.

Глупый мальчик, беспомощный ребенок. Или слишком хороший актер. Кто ты?
Мне хочется верить, что тебя просто заколдовали, очаровали, подвесили за ниточки, как марионетку. Мне хочется верить, что я одну за другой срезаю эти нити, но... Ты настолько измучен представлениями, что выкрученные, выгнутые суставы не выдерживают собственной тяжести, и ты падаешь, привыкший к путам, которые и держали тебя, и удерживали.
Я почти слышу лязганье ножниц в своих руках, я почти слышу треск твоих сочленений. Знаешь, это доставляет боль.
Думаешь, мне хорошо? Думаешь, я наслаждаюсь происходящим? Я тоже так думал. Но мы с тобой разные - я срывал с тебя маски, иногда вместе с кусочками кожи, а ты настолько наивен, что даже не пытаешься заглянуть под мою.
Мне больно, Малфой, больно видеть тебя таким. Это ведь и для меня унижение - находиться здесь, так, в таком положении, видеть тебя и не видеть твоих глаз.
Впервые я сомневаюсь, правильно ли поступаю.
И впервые за довольно длительное время я просто не знаю, что делать.
Остановиться?
Идти до конца?
Где-то внутри твои слезы ржавым гвоздем прочерчивают раз за разом ломаные и прямые на стекле моей любви. Изощренной, извращенной, изуродованной всем, что вокруг. Цветами галстуков, звучанием фамилий, памятью прошлого.
Ты ничего не видишь, и я не хотел бы видеть ничего. Только бы вместе с тобой. А так мы слепы по-разному, и эта слепота отдаляет нас сильнее, чем если бы мы были на разных планетах.
Вытаскиваю из кармана мантии пачку сигарет. Не дешевых и не дорогих - обычных. С ментолом. Чем хороши карманы школьной мантии - они, кажется, бесконечны и без заклинаний. Кидаю пачку на парту, снимая мантию и накидывая на вздрагивающие плечи Скорпиуса. Чуть закутываю, кажется, он сейчас явно не в том состоянии, чтобы сопротивляться.
Перемирие. Перерыв. Перекур.
Закуриваю, чиркнув зажигалкой, извлеченной легко из кармана джинсов. Зажимая свою сигарету пальцами, прикуриваю вторую, так быстро, как только могу. Протягиваю Скорпиусу фильтром вперед, выпуская дым тонкой струйкой к потолку.
Давай немного помолчим?
Пусть у нас будет что-то общее.
Хотя бы тишина.

- Ты красивый.
Я вздрагиваю, поворачивая голову на голос. Видимо, слишком ушел в себя, зациклившись на самокопании и раз за разом повторяя тщетные попытки найти причины для своих действий. Для своих и твоих действий, если быть точным.
Но логика и здравый смысл разбиваются вдребезги о скалы твоей неприступной красоты. Я не могу уйти от этого банального штампа, когда смотрю на тебя, не могу, потому что не скажу лучше. Есть много синонимов, красивых слов и прочего и прочего, но их всех вместе взятых мало, чтобы описать, как ты красив.
Даже сейчас, почти обнаженный, дрожащий от холода под моей мантией, кажется, она тебя совсем не греет. Растрепанный, бледный, с подрагивающими губами, с непонятными кровоподтеками от залеченных мною царапин и сигаретой в тонких пальцах.
- Ты очень красивый, но это не имеет никакого значения сейчас.
Я протягиваю руку, чтобы коснуться твоей щеки, но пальцы замирают, так этого и не сделав. Тебе ведь неприятно, так? Подавив вздох, возвращаю руку в исходное положение, смотря в окно. Поскорее бы пошел снег.
- В данной ситуации звучит достаточно странно, - даже пытаюсь пошутить, голос получается хрипловатым, словно я очень давно не говорил. Так бывает раним утром, когда едва просыпаешься.
Это звучит не только странно, но и в какой-то степени оскорбительно. Мол, красивый, да, но меня явно не интересуешь. Улыбаюсь уголками губ, забирая у тебя сигарету и затягиваясь. Привкус ментола. Говорят, это вредно для сердца. Зажимаю сигарету губами и поднимаю тебя за плечи, заставляя выпрямиться, ровно вставая на ноги. Просто прижимаю к себе, не запуская руки под мантию, а обнимая прямо так.
Я хочу согреть тебя.
Кажется, я сегодня на самом деле перегнул палку, но у меня обязательно будет шанс загладить это.
Если, конечно, ты захочешь. И, конечно, если этого захочу я.
- Ты хочешь уйти, - не вопрос, не простой и не риторический, просто факт, холодный, как твои пальцы. Ты все равно упираешься мне в грудь ладонями, хотя знаешь, что это бесполезно. Я чувствую сквозь тонкую рубашку, как ты замерз. - Не бойся, я ничего не сделаю тебе.
Слегка приподнимаю, заставляя встать на носы своих ботинок. Все лучше, чем на голом полу. И когда я успел до такой степени тебя раздеть? Должно быть, кеды слетели вместе с брюками. В любом случае я не хочу, чтобы ты простыл, моей совести и так достаточно пищи для размышлений и очередного фокуса с пилой и нервами.
- Ты уйдешь, - удерживаю одной рукой, второй проводя по светлым волосам. Пальцами стираю не прошенные слезинки в уголках серо-стальных глаз. - Но сам понимаешь, что в таком виде тебе отсюда выходить нельзя.
Черт возьми, я о тебе забочусь. Я знаю о паре интрижек Эл, так что ей грешно будет меня в чем-то обвинять. А вот у тебя на самом деле будут проблемы, и тебе будет больно. Я этого не хочу.
Скажи, ты любишь диких зверей? Кажется, дрессировщик - твое призвание.

Молчание - слишком большая награда, и я ее явно не достоин. Ты не даешь мне передышки.
Тебе не кажется, что мы слишком далеко зашли и заблудились между можно и нельзя, между хочу и не хочу?
Все слишком зыбко, мне кажется, сама комната покачивается немного, а пол всасывает подошвы моих ботинок, не давая сдвинуться с места.
Тебе когда-нибудь бывало страшно до такой степени, что ты готов был на все, лишь бы забыть этот ужас, ломающий изнутри?
Видимо, я сегодня осуществил твой кошмар. Один из.
- Я могу отпустить тебя только на сегодня, - мне кажется, что здесь должно быть холодно.
Обязательно, чтобы слова сопровождались облачками пара, чтобы они были ощущаемы. Чтобы я смог поверить в то, что я их на самом деде говорю.
- И только.
Ты отстраняешься так поспешно, что я невольно вздрагиваю. Глупый, глупый Скорпиус, ты на самом деле думаешь, что я смогу бросить тебя?
Хотя, кажется, ты считаешь это более гуманным.
- Ты можешь говорить мне, что захочешь, ты можешь делать, что захочешь, но ты не перестанешь делать мне больно, как бы ни пытался.
Я говорю это спокойно, без дрожи в голосе и лишних интонаций - на одном уровне тона.
Хотел бы я, чтобы меня назвали в честь звезды. Большой, яркой, далекой. Как Альтаир, например. Ведь Сириус - название звезды? Но это мое второе имя, не первое. А жаль.
Мне кажется, тебе бы понравилось.
Я снимаю с тебя свою мантию бережно, словно она может тебя поранить. Небрежно кидаю на парту, собирая твои вещи по классу. Буквально пользуюсь твоей покорностью, подавленностью - не знаю даже, как называть. Одеваю быстро, но не грубо, как надо было бы.
Ты ведь знаешь, что шлюхам оставляют деньги и уходят.
Элитные шлюхи обычно уходят сами, вильнув бедрами.
А я тебя одеваю. А ещё - ничего не было.
Забавно.
Это похоже на сатирический спектакль.
Поднимаю трою игрушку, укатившуюся в дальний угол, кладу тебе в карман, поправляя воротник и слегка приглаживая светлые волосы.
Ты готов и можешь сейчас уйти.
Я ничего не говорю, только лишь опираюсь на парту, закуривая черт знает какую за этот вечер сигарету и задумчиво выпуская дым. Смотрю в окно.
Уходи сейчас.
Ты ведь так ничего и не понял.
Мне кажется, я смертельно бледен.
Просто уходи.
Кажется, сейчас я готов об этом просить.

Считаю про себя твои шаги и теряюсь где-то в числах, перестав их слышать.
Но это меня почему-то не пугает, мне кажется, что ты ушел, а я просто не услышал хлопок двери.
Я курю медленно, затягиваясь почти с судорожным наслаждением, ловя кайф своего одиночества и разочарования. А я ведь заранее знал, что все будет именно так и не иначе. И все равно пошел на все это.
Пепел падает на брюки, отстранено понимаю, что Эл снова будет ругать меня за неаккуратность. Она такая заботливая, что меня каждый раз словно окутывает коконом незримой защиты от всего внешнего мира с его глупостями и болью.
Но ты каждый раз легко разрываешь этот кокон, едва появляясь в поле моего зрения.
Ты проник слишком глубоко, ты пустил свой яд в мое сердце и теперь наблюдаешь, как оно медленно перестает биться, дергаясь и судорожно сжимаясь в последних секундах агонии.
Тебе нравится?
Надеюсь, ты посмотрел на меня, прежде чем уйти.
На с чего-то ссутуленные плечи, на тени под глазами, на стеклянный взгляд. На подрагивающие пальцы и на то, как жизнь медленно вытекает из меня по капле, по миллилитру, потому что ты сделал в моей душе слишком много дырок, пустив кровь.
Говорят, что душа - нечто эфемерное, нематериальное.
От чего же тогда так больно?
Я уверился прочно в мысли, что ты уже ушел. И поэтому вздрагиваю, затушивая сигарету о край парты и замечая тебя у двери.
Ах, да.
Дверь.
Подхожу быстро, обхватывая тебя рукой за пояс и чуть отодвигая от двери, хватит ее подпирать, не упадет. Открываю легко и почти торопясь, я уже настроился на то, что ты сбежал, а ты все ещё здесь, и мне тяжелее дышать. И, кажется, слезы вот-вот выступят на глазах.
Знать бы, почему.
Почему ты так на меня действуешь, Малфой?..
Я открываю дверь и даже чуть-чуть ее толкаю, позволяя приоткрыться на пару сантиметров. Отпускаю тебя. Хочу, почти порываюсь уже отойти - к окну, к столу, к партам - неважно, лишь бы отойти. Но усилием воли оставляю себя на месте, не давая и двинуться.
Я должен выдержать это до конца. Прочувствовать.
Вытерпеть. Стерпеть.
Это особенно изощренная пытка.
Мой маленький личный ад с личным дьяволом, который сейчас стоит передо мной и медленно пожирает душу, даже не замечая этого.