Она улыбается, искрится счастьем, захлебываясь в тайных чувствах, которых еще сама не осознает, которых боится. Теряется, путается в мечтах и мыслях, переливаясь радугой капроновой нити из слюны пауков в ярких солнечных лучах на фоне серого неба, тусклого, беспросветного. Ее глаза – янтарные огоньки надежды с запекшимися на радужке брызгами крови от сердечных ран. Ее мягкая преданная улыбка – воплощение внимания – хранит в уголках губ какую-то тайну, страшную, непостижимую.
Забыт стадион, забыты игроки, игра, друзья и недруги, время, люди, предметы, только неровные частые удары сердца в груди, только пелена бесконечно темных глаз, чернее безлунной ночи с яркими звездами бликов.
Ее душа такая тонкая, хрупкая, чувствительная, что готова рассыпаться от дуновения, от резкого слова, от косого взгляда, почти прозрачная от потертостей острой боли тогда, такая невесомая сейчас, будто и нет ее. Совсем… ни крупицы, ничего не сталось, только оболочка, картинка, обертка, а внутри ничего, что могло бы трепетать, екать, пульсировать, придавленное чувством. Сломано, выжжено, навеки, навсегда, и никогда ничему не расти, не пробиться, не зачаться на мертвой почве, в пустоте – так думала. Ошибалась. Широко улыбается, глупо, не к месту, наслаждается звуком голоса, спокойного, умиротворяющего, мелодичного. Новый наркотик, морфий, дилаудид, пантопон, юкодол, паракодин, дионин, кодеин, демерол, методон опий, героин – все вместе, все разом, только страшно признаться. Себе – не кому-то. Как гром, как яд, как тошнота, и все трепещет внутри, рвется наружу, готовое пробудиться, хоть и думалось, что кончено навсегда, забыто, стерто из памяти, из груди вырвано, зачищено старательно, обезвожено, обескровлено. Но зародилось, давно еще, тогда в чреве ребенка, уродца, гадкого утенка в саду из роз, единственного не к месту, не ко двору, не в том мире. Зародилось, укрылось от града, урагана, пожаров и осколков, пробилось, подняло голову к свету и стало рваться наружу, затмевая разум, заливая новую дозу в кровь, пуская наркотик по венам. Все на чем-то сидят: кто-то на таблетках, а кто-то на чувствах. Кто-то догоняется водкой, а кто-то эйфорией чувств, перерастающей в паранойю. И пусть будет больно потом безумно, и новый пожар… тогда-то уж точно наверняка, насмерть, хоть и в муках, но безвозвратно.
Она готова смотреть на него вечно, не отрывая взгляда, что и делает, создавая видимость, что высматривает что-то в дальнем конце поля, специально, чтобы хоть краем глаза цепляться за его лицо, чтобы в мыслях рассматривать каждый миллиметр кожи, светлой, сероватой от затянувших небо темных туч. И только громкий звук рядом заставляет ее оторвать взгляд, повернуться, чтобы тут же ощутить острую боль на щеке и шее. Ей чудится, что Фре прочел ее мысли, рассмотрел ее чувства, ее панику, и вернулся для расплаты, для возмездия за сломанного себя, брошенного так жестоко, так больно, как может сделать только женщина, но еще больнее в тысячу крат. Возник, чтобы залепить пощечину – вернуть толику своих обид, боли и неистовства. Он убил бы ее, придушил, растерзал, плеснул кислотой, применил Круциатус – что угодно, если бы… Это Она, это Он, это Керри – они сбили с толку, карты спутали, заставили, приговорили. Воспоминания, как потрепанная книжка со стертыми буквами, вырванными страницами, выцветшими кусками. Уже и не помнишь, не знаешь наверняка, сомневаешься, а было ли или снова фантазии и ложная память, обрывки чужих снов и жизней.
Она непроизвольно зажмуривает глаза и отворачивается, прикрывая лицо рукой, ища защиты в чьих-то теплых объятьях. Вдыхает нервно, шумно, почти со всхлипом и шепчет:
- Прости меня, прости.
Видит кровь на отнятой дрожащей ладони, и шепчет только «Прости» в никуда, в пустоту. Она бы шутила, что так неспортивно гриффиндорцы избавляются от возможных будущих соперников на матче, если бы не была так напугана, если бы не теряла сознание то ли от паники, то ли от боли, саднящей ожогами кожу. Как будто шея переломана, сдавлена, захвачена в тиски жестких пальцев безжалостных глаз остывшего сердца. Но не страшно, только обидно и больно, и всего-то, и темнота. Только бы слышать голос, спасительный, тонущий где-то там, за гранью видимости, тот, что может вырвать из сна. Она до последнего держится, не сдаваясь, всплывая к слепящему свету пасмурного утра, слабо ощущая холодные капли дождя на коже, но тут же снова тонет, и тысячи черных ручек тянут на дно, в свои склизкие объятья, тягучие, удушающие. Ей так одиноко в море лиц, она почти не чувствует его руку сквозь материю перчатки, а ей бы так хотелось. Она падает все ниже и ниже, хоть и кажется, что уже на самом дне. Она видит искаженные, обезображенные гниющие лица существ с черными тянущимися руками. И узнает среди них и деда, и родителей и друзей, и даже себя. Ей хочется бежать, но некуда. Она бы превратилась в дымчатую кошку, как делала всегда, когда было страшно, и намеревалась удрать, но ее ноги проваливаются в тягучую липкую массу, а руки обвивают черные жгуты, разрывая слабую связь с тем светлым миром наверху. Она не видит ничего вокруг, она только тихо шепчет:
- Я помню. Я помню, как тихо в доме…

Она погрязла в своих ночных кошмарах, в своем прошлом, настоящем, повсеместном. Видит Его, того злого, страшного, с ожесточенным блеском в глазах, улыбкой маньяка, с зажатым ножом в руке, с ее сердцем и душой за поясом. Покоренная, жалкая, сбитая, потерянная она отползает от своего призрака, натыкается на стену спиной, и даже не может кричать от наполнившего страха. Невозможно, но оно есть. Он надвигается, властно, неизбежно, неотвратимо. Развороченный рай бессознательных грез, отголоски детских страхов и взрослого трепета. Это особая извращенная игра, в которую может играть каждый, всего лишь личная кома без выхода, без права на надежду.
Она прорывается в реальность дерзко, со стонами, муками где-то там, еще в подсознании, но рвется отчаянно, как утопающий, хватается за соломинку, за тонкую ниточку, выныривает и снова тонет, захлебываясь, паникуя. Вновь протягивает руку, чтобы нащупать что-то стойкое, надежное, теплое.
Широко распахнутые глаза, непроизвольно отшатнуться, тихо простонать от нахлынувшей боли, зажмурить глаза, прячась от круговорота вещей, от простого головокружения. Секунды на осознание, мгновения на концентрацию, слабое подобие улыбки и поднятый взгляд. Взять себя в руки, сжать в кулак, чтобы не вздрагивать от едва ощутимых касаний, разгадывая в ощущениях боль с примесью сладкой муки, чтобы не бледнеть, не прятать глаза, избегая встречаться взглядом, натыкаясь на шею, ворот, губы, ладони, ресницы, только бы не касаться глаз, не утонуть, не потеряться, не забыться, не позволить лишнего, желанного, ненужного, дерзкого, сладкого…
Думать, дышать глубоко, размеренно, сдерживая отчаянное сердцебиение от неожиданной близости, от присутствия наедине. Бежать, лететь, стремиться мечтами. Казалось бы, всего лишь протянуть руку и коснуться… такой неземной, такой недостижимый, слишком утонченный, слишком сдержанный, слишком идеальный, слишком хорошо, чтобы иметь хоть какой-то шанс.
И не знаешь, что сказать, чувствуешь ужасную неловкость, неуклюжесть. Не знаешь, как позвать, чтобы он услышал, как догнать эфирную душу, ускользающую с каждым мгновением в таинственную и неизведанную страну, закрытую для всех.
- Что произошло? – нарушить тишину глупым ненужным вопросом, с очевидным ответом, но все же требующим хоть нескольких слов, так необходимых сейчас, таких желанных именно этим голосом, внушающим спокойствие и надежду.

Как всегда ироничный ответ, разбавляющий неловкую тишину, а следом четкий и конструктивный, вызывающий лучистую улыбку. Привычные движения мышц лица отдаются резкой болью. Невольно касаешься замерзшими пальчиками источника, словно надеясь остановить, утихомирить режущее пощипывание, отвлекаешь себя действием, сменой картинки, легким потемнением в глазах и тихим «ой», чтобы действительно заглушить, ослабить, притушить, смягчить. Как в детстве, когда расшибаешь коленку и дуешь на кровавую ранку, унимая боль, сколько всего вкладываешь в простое движение губ, сколькими чувствами наполняешь легкие, забывая чувствовать, заменяя страдание сожалением, меняя цель.
- Может быть, это было покушение на Вас, чтобы совсем не сдавать экзамен в конце года? – задор в голосе, просто из страха сказать сейчас что-то не то, когда так велик соблазн, когда такое искушение отсутствием посторонних, когда мечта так близка – слышна, видима, почти осязаема.
Впервые видишь профессора без перчаток, и словно приоткрылась какая-то завеса тайны и теперь интригует еще больше, привлекая, дурманя, кружа в водовороте догадок, прыткий ум бросается в омут в поисках ответа, объяснений, словно одна разгаданная мелочь может изменить жизнь, словно сейчас это вопрос жизни и смерти, не разрешаемая головоломка,
- Нет, - привычно ложный ответ, когда боишься показать свою слабость, словно ожидая удара в спину или насмешки в лицо, но тут же сдаешься под внимательным взором, в смущении пряча взгляд, - да… немного.
Нервно сглотнуть при виде стакана с жидкостью: лекарственные средства никогда не отличались приятностью вкуса, хотя слова и убеждают в обратном.
- В любом случае, едва ли они бы стали делиться своими вкусовыми ощущениями, - мягкая улыбка, на сей раз очень осторожная, щадящая еще свежие раны.
Протянутая рука и мимолетное касание незащищенного мрамора кожи. Как удар тока: бьет, но подключает, делает восприимчивей, запоминаешь мгновенье в мельчайших подробностях, чтобы ночью в подушку шептать, мечтать, лелеять, нежить, услаждать, вынашивать в тайне от всех, даже от Тени, даже от Ко, как будто и нет никого в целом мире.
Охватившая волна удушья, и легкий румянец заливает краской бледное лицо. Торопливо, прикрыв глаза выпиваешь зелье, не чувствуя вкуса, механически, совсем забыв о нем, только пряча в уголки памяти моменты, вдыхая его аромат, перебивающий неприятный запах медикаментов. Возвращаешь стакан, теряясь, дрожа внутри, сжимаясь от волнения, но твердо, уверенно, надеясь на новый электрический заряд, на новое касание, пусть такое же мимолетное, которое будет сниться ночами, грезиться по вечерам, вспоминаться утрами, храниться днем где-то в глубинах сердца, наравне с усмешкой, блеском глаз, трепетом ресниц, только как что-то большее, редкое, артефактное, дорогое, неповторимое, интимное, не доступное всем и каждому, как кусочек везения, удачи, маленький редкий камушек в копилке коллекционера.

- Вы не простой преподаватель, – слова, сами собой слетевшие с губ, слишком смело, заминка, и все же продолжение, пояснение, смягчающее, оправдывающее, - Вы - Мастер своего дела, и мне невероятно повезло, что меня обучает такой профессионал.
Мягкая улыбка, ласковый взгляд в глаза, и продолжение аргументации:
- И не могу сказать, что большинство гриффиндорцев отличается трезвостью рассуждений, особенно в отношении уважительности причин.
Конечно, имеются в виду не все, не Ник, не Кристина, а лишь отдельные представители в лице Хелл, в лице Поттера, в лице Фреда, будь он не ладен… хотя была и какая-то смутная радость по поводу произошедшего, неосознанная, с нервной дрожью, недоверием, волнением, учащенным сердцебиением, но триумфальная, победоносная. Маленький подарок в виде приоткрытой завесы, скромное дуновение разговора без помех и посторонних глаз.
- Я бы не сказала, что это вредит, скорее даже наоборот, Ваши лекции очень увлекательны, хотя, возможно, у меня предвзятое суждение в виду личного интереса к Вашему предмету, - осторожным движением, чтобы не задеть пораненной кожи, убрать упавшую на лицо прядь волос, улыбнуться мыслям, возникшей идее настойчиво сесть за написание серьезной работы по зельеварению. Лишний повод подойти, обратиться, посоветоваться, просто увидеть, услышать, просто побыть, вычитать что-то эдакое, необычное нестандартное. Можно было бы просто поделиться своими последними изысканиями и опытами последних бессонных ночей, но что-то останавливало, тормозило, заставляло переводить начатую тему в иное русло – то ли неуверенность в результате, то ли факт банальности действа, то ли просто неизвестный поиск чего-то.
- Нет! – останавливающий жест рукой, чересчур резкий, выдающий волнение, заставляющий ненадолго замолчать, подбирая дальнейшие слова, задержанное дыхание, остановившийся на лице взгляд, жуткое желание солгать, изобразить головокружение, боль, что угодно, лишь бы убедить остаться еще хотя бы ненадолго, хотя бы на минуты. Постепенный выдох из приоткрытых губ, дающий еще краткие мгновенья на принятие решения, - лучше, но…
Смущенный, немного виноватый взгляд, убегающий в сторону, скользящий по зеркальным поверхностям стеллажей, белоснежному материалу пустых коек, дереву прикроватных тумб.
- Мне бы не хотелось оставаться одной, - думая: «не хотелось бы остаться без тебя», глотая: «хотелось бы быть рядом», мечтая: «хотелось бы стать ближе».

- Конечно нет, - ангельская улыбка, и выдох облегчения.
Откинуться на подушку, помолчать в насыщенной тишине, разглядывая тонкие пальцы, хрупкие запястья, аккуратные овалы ногтей. Долгий внимательный взгляд в лицо: лоб, изгиб бровей, глаза, ресницы, скулы, нос, губы, шею – словно видишь впервые или запоминаешь навсегда, а сама упорхнула в воспоминанья, в детство, в грезы. Вспоминаешь: протяжный звонок, торопливые шаги деда, уже старого, пожилого, но все еще с искрой, с задором в глазах, постоянной суетливостью, пустой, но завораживающей болтовней, причитаниями себе под нос, воспоминаниями, яркими, красочными, грустными и светлыми, отрадными и суровыми, с приторным сладковато-горьким ароматом табака, пропитавшим дом. Дом, куда будет всегда приятно вернуться, дом, где, в противовес родительскому были свобода, книги и разговоры, без кроваво-черных всполохов воспаленного мозга, без ночных кошмаров и яда лжи.
- Лили, дорогая, у нас гость, поспеши открыть дверь, - такой теплый голос, что даже воспоминания вызывают улыбку.
Быстрые детские шаги, негромкий топот бегущих ног, распахнутая дверь, смущенная улыбка и потупленный взгляд – стоило же именно в этот день обкромсать собственные волосы, выхватить наказание за это и быть отправленной из дому к деду под удивленный взор гостя. Пара уступающих дорогу шагов в сторону, тихое приветствие и загнанный взгляд. Потоки воды с плаща пришедшего, одолженное полотенце и собственноручно приготовленный травяной чай. Весь вечер робкие заинтересованные взгляды, внимательное вслушивание в разговор и короткие неуверенные ответы на простейшие вопросы.
- А я помню, как Вы впервые появились на пороге нашего дома во время грозы, - заявление, нарушающее повисшую тишину, озорная улыбка и искрящийся взгляд, - простите, я бестактна.
Странно, годы в Хогвартсе, и ни одного разговора не по делу, ни одного воспоминания вслух. Объявления в стиле «Дедушка, к тебе опять Холден пришел» остались далеко в детстве, замерев давней и теперь непозволительной роскошью, превратившись в «Здравствуйте, профессор Винтри».

- Дедушка тогда был возмущен несправедливостью и вне себя от негодования,- все настоящее опадает осенней листвой, прохладным ветерком возвращая светлых призраков прошлого.
С особым упоением всматриваешься в лицо снова, с трепетом в душе, нарастающим волнением, часто вздымающаяся грудь и гулкие сбивчивые удары сердца, оглушающие, кажется, выдадут все чувства собеседнику, к счастью, погруженному в себя. Стертые ластиком границы формальностей, что-то тонкое, чувственное наполнило воздух, отбросив за пределы больничной палаты реальность, вернув на мгновения в комнату маленький светлый мирок прошлого.
Всматриваешься в погруженного в воспоминания зельевара, в ком что-то изменилось, поменялась настолько, что стало возможно прочесть что-то новое, невидимое доселе. Или это просто фантазии?
Но кажется, что видишь того, который не позволит вникать в процесс приготовления особого ужина для вас двоих, который с непринужденностью носит элегантные костюмы, словно сшитые под заказ, а под вечер небрежно расстегивает верхние пуговицы белоснежной рубашки так сексуально, что хочется пройтись губами по его шее, вдыхая аромат сильного тела; у которого свой милый необжитой холостяцкий дом, забитый книгами, колбами, редкостями, дом, который ждет именно тебя; тот, кому не лень разбудить тебя утром горячим поцелуем и ароматом свежесваренного крепкого кофе с парой ложек сахара и сливками – именно такой, какой ты любишь; тот, который примчится к тебе на край света, когда ты стоишь посреди улицы и плачешь от обиды и неудачи, который поцелуями высушит слезы на твоем лице, а улыбкой и теплотой слов вернет тебе уверенность и хорошее настроение, и увезет от разочарований, обид, даже от тебя самой; который готов носить тебя на руках, дарить цветы и нежность, делающий тебя счастливой каждую минуту, каждое мгновенье, необходимый, как воздух, ласковый, как рассветные солнечные лучи; тот, кто будет рядом с тобой всегда, как в самых лучших книгах. Невольно тянешься к нему мыслями, желаниями, душой, и даже немного придвигаешься телом, непроизвольно, словно удобнее устраиваясь в постели, поправляя подушку за спиной.
- Я не ожидала тогда гостей, а из-за своей «новомодной» стрижки была жутко смущена, - и легкий румянец новой волной залил щеки, почти как тогда, - сожалею, не предполагала, что этим введу в заблуждение, просто привыкла, что так звал только дедушка.
Стандартное «Вы» непроизвольно исчезло из речи, оставив неопределенность, тесно граничащую с прошлым, дымкой оттеняющую настоящее.
- А мне здесь придется оставаться до утра или… моя заверения, что я себя чувствую уже намного лучше, сыграют нужную роль? – лукавая улыбка и склоненная чуть набок голова. Боль и вправду уже почти отступила, оставляя лишь тяжесть в голове и легкое помутнение в глазах, но даже при чем-то более серьезном оставаться на ночь в больничном крыле вовсе не хотелось, хотя даже сон в спальне Рейвенкло означал бы длительную бессонницу и очередные кошмары ближе к утру.

Октябрь. Холодно. Ветрено. Косые капли по стеклу незримо рассекают воздух, а яркие вспышки, всполохами озаряющие полумрак палаты, высвечивают трещины неба, глубокие, сопровождающиеся раскатистым гулким плачем по проводам дождя. Погода, созданная для горячего чая с мятой, горького шоколада, пледа и красивых сказок в искрящихся глазах, а не для неловкой тишины в болезненной белизне больничного крыла. Нейтральное решение, ни «за», ни «против», внезапно выбившее из колеи. Она смотрела на игру теней и ярких вспышек на его лице, любуясь, увлекаясь, мучаясь. Ей хотелось вскочить с постели, босыми ногами по холоду камня пола на пальчиках, едва касаясь, почти протанцевать, пропарить. Ноготки бы отстучали бегущий ритм по полке, легко коснулись бы книги, шкатулки, пера, альбома, замерли на миг, подхватили его, вторая рука тут же вспорхнула бы рядом, безошибочно выбирая нужный карандаш из охапки других в стаканчике. Вернуться, забраться с ногами на кровать, улыбаться, писать, увековечивать в листе, бессмертить, вспоминать Уайльда, улыбаться и писать. Плавая в своем воображаемом поле иллюзий, цветет нелепой, неуместной улыбкой, слишком долго живя в воображаемом мире, слишком долго рассматривая пурпур неба и блеск его темных глаз, ослепительнее солнца. Моргнула, едва не сорвав слезу с пересохших глаз, перешла границу миров, вернулась в реальность, потухла улыбка. Сейчас он встанет и уйдет, она с тоскою побудет еще несколько долгих минут в палате, прислушиваясь, различая, придумывая звук его удаляющихся шагов. Потом поднимется следом, дойдет до выхода, так глупо и по детски прыгая по каменному полу, пытаясь ступать по его призрачным памятным следам, слишком широким для нее. А за дверью будет ждать только тишина, доведенная до отчаянья. Замерла, вздохнула, вновь посмотрела в темные блестящие глаза.
- Могу я просить Вас о компании в предварительной прогулке перед принятием окончательного моего решения? – смутная попытка, трепетная, неуверенная, - Если, конечно, у Вас нет более важных дел.
К чему уточнения? Конечно, они есть – тысячи дел, более важных, чем… в любом случае, не хочется замирать потом в одиночестве перед пугающей тишиной за деревянной дверью: не дожидаясь никакого ответа, начать подниматься, чуть морщась от тяжести в голове и слабой пульсирующей боли, неприятно докучающей при громких раскатах грома. Неуверенно коснуться пола, подняться, повести плечами от резкого холодного контраста влажного воздуха после тепла покинутой постели, и в этот самый миг ощутить на себе вожделенный серебристо-зеленый шарф. Теплый, согревающий, еще не возвращенный, забытый случайно, он вдруг стал живительным источником, вплетая в девичью улыбку свежесть прохладной мяты, запах карамели и тумана.

Неожиданно, оттого еще более отрадно. В поднятом взгляде и чуть приоткрытых губах, расплывающихся в пока еще недоверчивой улыбке, сложно разграничить восхищение и благодарность, такие безосновательные, но такие явные.
Когда-то она мнила, что у нее к нему детство, тихая память в поисках прежнего счастья: потрескивание поленьев в камине, нежный мятный аромат горячего чая, такое душевное тепло и домашний уют, кружащиеся в танце листья за окном и завывание ветра. И эти чувства из прошлого иногда к ней возвращаются. Вместе с тогдашним шумом дождя, тогдашним запахом ветра. Но встречаясь случайно, видясь на уроках, она вспоминала только тепло души и странное ликованье, ее завораживало не прошлое, а только настоящее. Все мосты между тем временем и этим теперь сожжены. Время ведь тот же пролив, который разделяет острова и материк, но пересечь его может только один паром - память, а она вроде корабля-призрака - если очень пожелать, чтобы он исчез, он исчезнет. И даже тогда, это странное чувство внутри нее не затихало, не угасало - оно горело ровным пламенем, не замечая резких порывов ветра перемен.
- Остальным? – отразившееся недоумение, и внимательный, взгляд сосредотачивается на лице собеседника, ища ответы и разъяснения.
- Ах да, конечно – матч, - растерянность прилежной ученицы, пропустившей в задании самый очевидный факт. Игра – как только можно было о ней забыть! Такое важное событие, так долго предвкушаемое, напряженное.
- И... - и взгляд вновь возвращается к профессору за новыми ответами.
Неизменно собранный, сдержанный, казалось, его никогда нельзя застать врасплох,  по нему всегда было сложно прочесть эмоции и мысли – бездна, скрывающая за собой непознанный внутренний мир. Долгие минуты тишины, нарушаемой только бушующей непогодой, долгие минуты изучения, сопоставления, анализа мимики, едва уловимо выдающей события. Как шаг в круговорот, который с нарастающим азартом затягивает, заражает силой.
- победители… - зародившееся сомнение перерастает в догадку и отражается неуверенной улыбкой, перерастающей в широкую, искрящуюся неподдельной радостью на границе со счастьем.
Частое дыхание, приоткрытые губы. Она подается вперед, делает шаг навстречу, переступая черту, берет его за запястья, приближаясь так опасно близко, чтобы только выискать там, в этих темных глазах, верный ответ. Волна экстаза, пробегает по телу, взрыв, неописуемый восторг, цунами, яркий всплеск эмоций, такой спонтанный и сильный, что непроизвольно вырывается счастливым смехом и крепкими объятьями.
Спустя секунды искрений порыв сменяется напряженностью. Застыть, задержать дыхание и испугаться произошедшего, самой себя, всего. И только чувствовать частые удары его сердца. Так не хотелось отпускать его, еще бы чуть-чуть, еще бы немножко, оттянуть момент неловкости, насладиться этим мигом, застыть бы так в вечности, блаженствуя, трепеща, пока еще только парализована, оцепенела, пока еще затуманенный разум не настиг луч разрушительного страха.